Содержание: скрыть содержание. Франсуа vi де Ларошфуко Максимы и моральные. Описание: Перед вами – венец французской философской мысли XVII. – «Максимы и моральные размышления» Ларошфуко. Отмеченное истинно галльской отточенностью пера и совершенством афористического построения, это произведение не столько обнажает, сколько, по меткому выражению Золя, «препарирует человеческую душу» Издание: 1665 г.

• Краткое Содержание Герой Нашего Времени
• Краткое Содержание Горе От Ума

1613–1680 (К первому изданию 1665 г.) Я представляю на суд читателей это изображение человеческого сердца, носящее название 'Максимы и моральные размышления'. Оно, может статься, не всем понравится, ибо кое-кто, вероятно, сочтет, что в нем слишком много сходства с оригиналом и слишком мало лести. Есть основания предполагать, что художник не обнародовал бы своего творения и оно по сей день пребывало бы в стенах его кабинета, если бы из рук в руки не передавалась искаженная копия рукописи; недавно она добралась до Голландии, что и побудило одного из друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению, вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей, раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца: они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе воспретить познание и другим. Бесспорно, эти 'Размышления' полны такого рода истинами, с которыми не способна примириться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому я и помещаю здесь письмо, написанное и переданное мне сразу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился высказать свое мнение о ней.

Которых дополнялось автором, появились ещё при жизни Ларошфуко. Франсуа де Ларошфуко. Блез Паскаль. Гюстава Доре. Краткое содержание: Б.

Письмо это с достаточной, на мой взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, могущие возникнуть по поводу 'Максим', и объясняет мысли автора: оно неопровержимо доказывает, что эти 'Максимы' – всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испытанным вожатым, и что он не совершил ничего предосудительного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повторил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не постесняются вынести обвинительный приговор этой книге и одновременно – воззрениям святых мужей, я прошу читателя не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешательства в суждение о 'Максимах', ибо, прислушавшись к нему, читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: поскольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть читатель помнит, что предубеждение против 'Максим' как раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее доказывает их правоту.

Поистине трудно будет убедить любого здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владеют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и себялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных максим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто затрагивают всех без исключения, он – тот единственный, к кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь, он не только с готовностью подпишется под ними, но даже подумает, что они слишком снисходительны к человеческому сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги.

Если же кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то должен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что расположить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукописи; а так как порою один и тот же предмет упоминается в нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за советом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указатель для тех читателей, которым придет охота прочесть подряд все размышления на одну тему. 1 То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины – доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.

2 Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. 3 Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель. Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себялюбием. 5 Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни. 6 Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом. 7 Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и страстей.

Краткое Содержание Герой Нашего Времени

Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью. 8 Страсти – это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный. 9 Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.

10 В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой. Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность – к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости. 12 Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров. Расчетные сведения о работе осужденных бланк скачать бесплатно.

13 Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды. 14 Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться. 15 Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой – завоевать любовь народа. 16 Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда – и тем, и другим, и третьим. 17 Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей. 18 Умеренность – это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, – это желание казаться выше своей судьбы.

19 У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего. 20 Невозмутимость мудрецов – это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца. 21 Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума – все равно что повязка для их глаз. Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.

23 Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти. 24 Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия, и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием.

Краткое Содержание Горе От Ума

Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна. 26 Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор. 1613–1680 (К первому изданию 1665 г.) Я представляю на суд читателей это изображение человеческого сердца, носящее название 'Максимы и моральные размышления'. Оно, может статься, не всем понравится, ибо кое-кто, вероятно, сочтет, что в нем слишком много сходства с оригиналом и слишком мало лести.

Есть основания предполагать, что художник не обнародовал бы своего творения и оно по сей день пребывало бы в стенах его кабинета, если бы из рук в руки не передавалась искаженная копия рукописи; недавно она добралась до Голландии, что и побудило одного из друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению, вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей, раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца: они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе воспретить познание и другим. Бесспорно, эти 'Размышления' полны такого рода истинами, с которыми не способна примириться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей.

Поэтому я и помещаю здесь письмо, написанное и переданное мне сразу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился высказать свое мнение о ней. Письмо это с достаточной, на мой взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, могущие возникнуть по поводу 'Максим', и объясняет мысли автора: оно неопровержимо доказывает, что эти 'Максимы' – всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их автор и впрямь не мог заблуждаться, вверившись столь испытанным вожатым, и что он не совершил ничего предосудительного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повторил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не постесняются вынести обвинительный приговор этой книге и одновременно – воззрениям святых мужей, я прошу читателя не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешательства в суждение о 'Максимах', ибо, прислушавшись к нему, читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: поскольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть читатель помнит, что предубеждение против 'Максим' как раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем запальчивее и хитроумнее он с ними спорит, тем непреложнее доказывает их правоту. Поистине трудно будет убедить любого здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владеют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и себялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных максим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто затрагивают всех без исключения, он – тот единственный, к кому они не имеют никакого касательства.

И тогда, ручаюсь, он не только с готовностью подпишется под ними, но даже подумает, что они слишком снисходительны к человеческому сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то должен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что расположить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукописи; а так как порою один и тот же предмет упоминается в нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за советом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указатель для тех читателей, которым придет охота прочесть подряд все размышления на одну тему. 1 То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины – доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть. 2 Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. 3 Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель.

Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себялюбием. 5 Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни. 6 Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.

7 Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаще всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.

8 Страсти – это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный. 9 Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными. 10 В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой. Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность – к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости. 12 Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров.

13 Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды. 14 Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков.

Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться. 15 Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой – завоевать любовь народа.

16 Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда – и тем, и другим, и третьим. 17 Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей. 18 Умеренность – это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, – это желание казаться выше своей судьбы. 19 У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего. 20 Невозмутимость мудрецов – это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.

21 Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума – все равно что повязка для их глаз. Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией. 23 Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти. 24 Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия, и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием. Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.

26 Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор. О других представителях рода графов и герцогов Ларошфуко см. Франсуа́ VI де Ларошфуко́ ( François VI, duc de La Rochefoucauld;, —, ), — французский писатель, автор сочинений философско-моралистического характера. Принадлежал к южнофранцузскому роду.

Деятель войн. При жизни отца (до 1650) носил де Марсийак. Правнук того, который был убит. Биография Воспитывался при дворе, с юности замешан был в разные интриги.

Тем не менее стал играть видную роль при дворе только после смерти, с которым враждовал. Принимал участие в движении; был тяжело ранен.

Занимал блестящее положение в обществе, имел множество светских любовных интриг и пережил ряд личных разочарований, повлиявших на его творчество. В течение многих лет в его личной жизни играла роль, любовь к которой вступала в противоречие с его карьерными устремлениями. Эта связь закончилась разрывом, который некоторые биографы считают причиной его. Был дружен с г-жой. Последние годы Ларошфуко были омрачены смертью сына и болезнями.

Литературное наследие Максимы Результатом жизненного опыта Ларошфуко явились его «Максимы» ( Maximes) — сборник, составляющих цельный кодекс житейской философии. Первое издание «Максим» вышло анонимно в году. Пять изданий, каждое последующее из которых дополнялось автором, появились ещё при жизни Ларошфуко. Ларошфуко крайне смотрит на природу человека. Основной афоризм Ларошфуко: «Наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки». В основе всех человеческих поступков он усматривает самолюбие, и преследование личных интересов.

Изображая эти пороки и рисуя портреты честолюбцев и, Ларошфуко имеет в виду преимущественно людей своего круга. Общий тон его афоризмов — крайне ядовитый. Особенно характерны его жестокие определения, острые и циничные; например: «Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей». Литературное значение «Максим» считается существенным в историографии французской литературы.

Мемуары Другим важным трудом Ларошфуко явились его «Мемуары» ( Mémoires sur la régence d’Anne d’Autriche), первое издание — года. Они считаются ценным источником сведений о временах.

В них Ларошфуко подробно описывает политические и военные события, о себе он говорит в третьем лице. Историю о подвесках королевы, лёгшую в основу романа «», взял из «Мемуаров» Франсуа де Ларошфуко. В романе «» Ларошфуко выведен под своим прежним титулом — принц де Марсийак, как человек, пытающийся убить, также пользующегося благосклонностью герцогини де Лонгвиль. Согласно Дюма, даже отцом ребёнка герцогини был не Ларошфуко (как настойчиво утверждали слухи того времени), а именно Арамис (вымышленный персонаж, не имевший прототипа). Фамильный. Родители: (1588—1650), герцог де Ларошфуко и Габриелла дю Плесси-Лианкур (ум. Жена: (с, Миребо) Андре де Вивонн (ум.

1670), дочь Андре де Вивонн, сеньора де ла Беродье и Марии Антуанетты де Ломени. Имели 8 детей:. (1634—1714), герцог де Ларошфуко. Шарль (1635—1691), рыцарь.

Мари Катрин (1637—1711), известна как Мадмуазель де Ларошфуко. Генриетта (1638—1721), известна как Мадмуазель де Марсийак.

Франсуаза (1641—1708), известна как Мадмуазель д’Анвиль. Анри Ахилл (1642—1698), де Ла Шез-Дье. Жан Батист (1646—1672), известен как Шевалье де Марсийак.

Александр (1665—1721), известен как Аббат де Вертейль. Внебрачная связь: (1619—1679), герцогиня де Лонгвиль, имели сына:. (1649—1672), герцог де Лонгвиль, был одним из кандидатов на польский престол Примечания.

Тот, кто считает сборник афоризмов Ларошфуко эклектичным набором красивых премудростей - безусловно ошибается. Все они, в разных проявлениях, - об одном и том же: о двойственной природе человека - уме и страсти, добродетели и пороке. Афоризм - это короткое изречение, построенное на часто неожиданной игре слова и противо-слова (ум - страсть, добродетель - порок, похвала - лесть.) и имеющее достаточно общий, вневременной и внеконтекстуальный характер. Последнее значит, что почти всегда поставив какой-нибудь афоризм 17-го века эпиграфом к вашему очередному посту в фэйсбуке на злободневную тему, можно быть почти уверенным, что не слишком эрудированный читатель даже не догадается, что сказано это было в далеком 17 веке, а подспудно имелся в виду круг французской аристократии близкий ко двору Людовика 13-го (или 14-го:)) и т. 'Максимы' Ларошфуко принято относить к классике французского морализма 17-го века. Афоризмы в сборнике, на мой взгляд, далеко не равноценные.

Есть банальности и определения (напр. 'Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье - к несчастному'), а есть и глубокие мысли.

Самое ценное в афоризмах - попытка заглянуть в бессознательное. Конечно, во времена Ларошфуко (1613 -1680) до такого термина как бессознательное и до самого психоанализа еще 250 лет, но давайте вчитаемся в некоторые максимы: 'Ум всегда в дураках у сердца', 'Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой'.

Что это, если не психическая энергия человека - либидо? Согласно Ларошфуко, в основе человеческих добродетелей - человеческие же недостатки. В лучшем случае - тщеславие ('Добродетель не достигала бы таких высот, если бы ей в пути не помогало тщеславие'), но как правило - целый комплекс пороков.

В первой максиме это звучит как преамбула ко всему сборнику То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины - доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть. Далее, все наши добродетели препарируются и из них извлекается соответствующий порок.

Женщины - если и добродетельны то только внешне, а в сущности - кокетки. Бережливость - оборотная сторона скупости, а мужество - трусости ('Люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости'). Самый же главный наш порок (которому посвящен самый длинный, двухстраничный афоризм писателя) - себялюбие. Себялюбие - двигатель всех наших поступков, основа всех кажущихся добродетелей и (реальных) пороков. Вероятно, если под себялюбием Ларошфуко имел в виду эгоизм, он был не так уж не прав и современная психология, в общем-то, стоит на тех же основаниях.

Критики любят обвинять Ларошфуко в мизантропии и попытках вывести тотальную порочность человеческой природы. Но я не сделал таких выводов из сборника афоризмов. Мне показалось, что Ларошфуко, скорее как Чехов, с сожалением отмечая все человеческие слабости, принимает нас такими какими мы есть и находит пользу и в наших недостатках: 'Похвала полезна хотя бы потому, что укрепляет нас в добродетельных намерениях', 'Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи'. Ларошфуко принадлежал к верхушке придворной аристократии, участвовал в заговоре (Фронда) против правительства в самой середине 17-го века, был врагом Ришелье, а свои Максимы написал под влиянием салонных игр-дискуссий у госпожи де Сабле. Друзья по заговору быстро сменили убеждения и легко пошли на предательство, а салонные обычаи состояли в сущности в убийстве времени обеспеченными и не обремененными заботами людьми. Отсюда и ряд не вполне универсальных афоризмов о скуке, лени или, например, о счастье бедняков: 'Физический труд помогает забывать о нравственных страданиях; поэтому бедняки - счастливые люди'. Фамильный замок Ларошфуко.

Тот, кто считает сборник афоризмов Ларошфуко эклектичным набором красивых премудростей - безусловно ошибается. Все они, в разных проявлениях, - об одном и том же: о двойственной природе человека - уме и страсти, добродетели и пороке. Афоризм - это короткое изречение, построенное на часто неожиданной игре слова и противо-слова (ум - страсть, добродетель - порок, похвала - лесть.) и имеющее достаточно общий, вневременной и внеконтекстуальный характер. Последнее значит, что почти всегда поставив какой-нибудь афоризм 17-го века эпиграфом к вашему очередному посту в фэйсбуке на злободневную тему, можно быть почти уверенным, что не слишком эрудированный читатель даже не догадается, что сказано это было в далеком 17 веке, а подспудно имелся в виду круг французской аристократии близкий ко двору Людовика 13-го (или 14-го:)) и т.

'Максимы' Ларошфуко принято относить к классике французского морализма 17-го века. Афоризмы в сборнике, на мой взгляд, далеко не равноценные. Есть банальности и определения (напр. 'Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье - к несчастному'), а есть и глубокие мысли.

Самое ценное в афоризмах - попытка заглянуть в бессознательное. Конечно, во времена Ларошфуко (1613 -1680) до такого термина как бессознательное и до самого психоанализа еще 250 лет, но давайте вчитаемся в некоторые максимы: 'Ум всегда в дураках у сердца', 'Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой'. Что это, если не психическая энергия человека - либидо? Согласно Ларошфуко, в основе человеческих добродетелей - человеческие же недостатки.

В лучшем случае - тщеславие ('Добродетель не достигала бы таких высот, если бы ей в пути не помогало тщеславие'), но как правило - целый комплекс пороков. В первой максиме это звучит как преамбула ко всему сборнику То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины - доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть. Далее, все наши добродетели препарируются и из них извлекается соответствующий порок. Женщины - если и добродетельны то только внешне, а в сущности - кокетки. Бережливость - оборотная сторона скупости, а мужество - трусости ('Люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости').

Самый же главный наш порок (которому посвящен самый длинный, двухстраничный афоризм писателя) - себялюбие. Себялюбие - двигатель всех наших поступков, основа всех кажущихся добродетелей и (реальных) пороков. Вероятно, если под себялюбием Ларошфуко имел в виду эгоизм, он был не так уж не прав и современная психология, в общем-то, стоит на тех же основаниях. Критики любят обвинять Ларошфуко в мизантропии и попытках вывести тотальную порочность человеческой природы. Но я не сделал таких выводов из сборника афоризмов. Мне показалось, что Ларошфуко, скорее как Чехов, с сожалением отмечая все человеческие слабости, принимает нас такими какими мы есть и находит пользу и в наших недостатках: 'Похвала полезна хотя бы потому, что укрепляет нас в добродетельных намерениях', 'Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи'. Ларошфуко принадлежал к верхушке придворной аристократии, участвовал в заговоре (Фронда) против правительства в самой середине 17-го века, был врагом Ришелье, а свои Максимы написал под влиянием салонных игр-дискуссий у госпожи де Сабле.

Друзья по заговору быстро сменили убеждения и легко пошли на предательство, а салонные обычаи состояли в сущности в убийстве времени обеспеченными и не обремененными заботами людьми. Отсюда и ряд не вполне универсальных афоризмов о скуке, лени или, например, о счастье бедняков: 'Физический труд помогает забывать о нравственных страданиях; поэтому бедняки - счастливые люди'. Фамильный замок Ларошфуко. Франсуа VI де Ларошфуко Максимы и моральные размышления Франсуа VI де ЛарошфукоМаксимы и моральные размышления Наиболее полным является издание произведений Ларошфуко в серии 'Les grands ecrivains de la France': Oeuvres de La Rochefoucauld, nouvelle edition revue sur les plus anciennes impressions et les autographes, et augmentee de morceaux inedits, des variantes, des notices, des notes, des tables par L.-D. Gilbert et J. Paris, Hachette et Cie, Les grands ecrivains de la France, 1868–1883, 3 tomes et un album. Первый том, содержащий «Автопортрет», «Максимы» и 'Рассуждения на разные темы', вышел в 1868 г., второй ('Мемуары') – в 1874 г., третий ('Корреспонденция') и четвертый (иконография) – в 1883 г.

Кроме того, в 1883 г. Выпущено Приложение (Appendice) к т. Этот труд, предпринятый Л.-Д.

Жильбером и Ж. Гурдо, был первым полным научным изданием произведений Ларошфуко и послужил основанием для последующих изданий, в том числе для последнего, дополненного критического издания произведений Ларошфуко в серии 'Bibliotheque de la Pleiade': Oeuvres completes de La Rochefoucauld par L.

Martin-Chauffier, J. Marchand et R. Paris, 1964./Настоящий перевод произведений Ларошфуко сделан по изданию 'Les grands ecrivains de la France', сверенному с изданием 'Bibliotheque de la Pleiade'. При составлении примечаний был использован комментарий к этим изданиям./Наиболее полная библиография произведений Ларошфуко составлена Жаном Маршаком и опубликована в книге: J.

Bibliographie generale raisonnee de La Rochefoucauld. Первое издание «Максим» было опубликовано в 1664 г. В Голландии и содержала 188 афоризмов. Ларошфуко расценивал его как 'дурную копию'./Следующая, уже одобренная автором публикация появилась в 1665 г. В Париже у Клода Барбена (Reflexions ou Sentences et Maximes morales. A Paris, chez Claude Barbin, vis-a-vis le Portail de la Sainte Chapelle, au signe de la Croix. Она состояла из 317 максим.

При жизни Ларошфуко вышло еще четыре одобренных автором издания: в 1666 г. (302 максимы), в 1671 г. (341 максима), в 1675 г.

(413 максим), в 1678 г. (504)./На русском языке «Максимы» Ларошфуко впервые появились в XVIII. И публиковались как отдельными изданиями, так и в журналах. Текст их был далеко не полным. Афоризмы Ларошфуко были изданы Л. Толстым (Избранные мысли Лабрюйера, с прибавлением избранных афоризмов и максим Ларошфуко, Вовенарга и Монтескье.

Перевод с франц. Русанова и Л.

«Посредник», М., 1908). Наиболее полное русское издание «Максим» вышло в 1959 г. (Максимы и моральные размышления. Гослитиздат, М.-Л., 1959). Настоящий перевод сделан по тексту последнего авторского издания (1678), опубликованному в Сочинениях Ларошфуко в серии 'Les grand. ecrivains de la France'.

Предуведомление читателю (к первому изданию 1665 г.) Я представляю на суд читателей это изображение человеческого сердца, носящее название 'Максимы и моральные размышления'. Оно, может статься, не всем понравится, ибо кое-кто, вероятно, сочтет, что в нем слишком много сходства с оригиналом и слишком мало лести. Есть основания предполагать, что художник не обнародовал бы своего творения и оно по сей день пребывало бы в стенах его кабинета, если бы из рук в руки не передавалась искаженная копия рукописи; недавно она добралась до Голландии, что и побудило одного из друзей автора вручить мне другую копию, по его уверению, вполне соответствующую подлиннику. Но как бы верна она ни была, ей вряд ли удастся избежать порицания иных людей, раздраженных тем, что кто-то проник в глубины их сердца: они сами не желают его познать, поэтому считают себя вправе воспретить познание и другим. Бесспорно, эти «Размышления» полны такого рода истинами, с которыми неспособна примириться человеческая гордыня, и мало надежд на то, что они не возбудят ее вражды, не навлекут нападок хулителей. Поэтому я и помещаю здесь письмо, письмо – речь идет о 'Размышлении по поводу 'Максим', написанном Анри де Лашапель-Бессе, суперинтендантом строений, искусств и мануфактур, и напечатанном в первом издании «Максим» (1665). Написанное и переданное мне сразу после того, как рукопись стала известна и каждый тщился высказать свое мнение о ней.

Письмо это с достаточной, ни мой взгляд, убедительностью отвечает на главные возражения, могущие возникнуть по поводу «Максим», и объясняет мысли автора: оно неопровержимо доказывает, что эти «Максимы» – всего-навсего краткое изложение учения о нравственности, во всем согласного с мыслями некоторых Отцов Церкви, что их автор и впрямь не мог заблуждаться, сверившись столь испытанным вожатым, и что он не совершил ничего предосудительного, когда в своих рассуждениях о человеке лишь повторил некогда ими сказанное. Но даже если уважение, которое мы обязаны к ним питать, не усмирит недоброхотов и они не постесняются вынести обвинительный приговор этой книге и одновременно – воззрениям святых мужей, я прошу читателя не подражать им, подавить разумом первый порыв сердца и, обуздав по мере сил себялюбие, не допустить его вмешательства в суждение о «Максимах», ибо, прислушавшись к нему, читатель, без сомнения, отнесется к ним неблагосклонно: поскольку они доказывают, что себялюбие растлевает разум, оно не преминет восстановить против них этот самый разум. Пусть читатель помнит, что предубеждение против «Максим» как раз и подтверждает их, пусть проникнется сознанием, что чем запальчивее и хитроумнее он с ними спорит. Тем непреложнее доказывает их правоту.

Поистине трудно будет убедить любого здравомыслящего человека, что зоилами этой книги владеют чувства иные, нежели тайное своекорыстие, гордость и себялюбие. Короче говоря, читатель изберет благую участь, если заранее твердо решит про себя, что ни одна из указанных максим не относится к нему в частности, что, хотя они как будто затрагивают всех без исключения, он – тот единственный, к кому они не имеют никакого касательства. И тогда, ручаюсь, он не только с готовностью подпишется под ними, но даже подумает, что они слишком снисходительны к человеческому сердцу. Вот что я хотел сказать о содержании книги. Если же кто-нибудь обратит внимание на методу ее составления, то должен отметить, что, на мой взгляд, каждую максиму нужно было бы озаглавить по предмету, в ней трактованному, и что расположить их следовало бы в большем порядке. Но я не мог этого сделать, не нарушив общего строения врученной мне рукописи; а так как порою один и тот же предмет упоминается в нескольких максимах, то люди, к которым я обратился за советом, рассудили, что всего правильнее будет составить Указатель Указатель – небольшой предметный указатель, очень общий, печатавшийся в прижизненных изданиях 'Максим'.

Для тех читателей, которым придет охота прочесть подряд все размышления на одну тему. Максимы Наши добродетели – это чаще всего искусно переряженные пороки. 1 То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины – доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть. 2 Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.

3 Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель. 4 Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием. 5 Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни. 6 Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков у мои. 7 Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаше всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.

8 Страсти – это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный. 9 Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными. 10 В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой. 11 Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность – к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости. 12 Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров. 13 Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

14 Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться. 15 Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой – завоевать любовь народа. 16 Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда – и тем, и другим, и третьим. 17 Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей. 18 Умеренность – это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, – это желание казаться выше своей судьбы. 19 У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.

20 Невозмутимость мудрецов – это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца. 21 Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума – все равно что повязка для их глаз.

22 Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией. 23 Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.

24 Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия, и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием. 25 Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.

26 Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор. 27 Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.

28 Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних. 29 Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.

Франсуа́ VI де Ларошфуко́ (фр. François VI, duc de La Rochefoucauld, 15 сентября 1613, Париж — 17 марта 1680, Париж), герцог де Ларошфуко — французский писатель, автор сочинений философско-моралистического характера.

Принадлежал к южнофранцузскому роду Ларошфуко. Деятель войн Фронды.

При жизни отца (до 1650) носил титул учтивости принц де Марсийак. Правнук Франсуа де Ларошфуко, который был убит в ночь св. Воспитывался при дворе, с юности замешан был в разные интриги. Тем не менее стал играть видную роль при дворе только после смерти герцога де Ришельё, с которым враждовал. Принимал участие в движении Фронды; был тяжело ранен. Занимал блестящее положение в обществе, имел множество светских любовных интриг и пережил ряд личных разочарований, повлиявших на его творчество. В течение многих лет в его личной жизни играла роль герцогиня де Лонгвиль, любовь к которой вступала в противоречие с его карьерными устремлениями.

Эта связь закончилась разрывом, который некоторые биографы считают причиной его мизантропии. Был дружен с г-жой де Лафайетт. Последние годы Ларошфуко были омрачены смертью сына и болезнями.

Результатом жизненного опыта Ларошфуко явились его «Максимы» (Maximes) — сборник афоризмов, составляющих цельный кодекс житейской философии. Первое издание «Максим» вышло анонимно в 1665 г. Пять изданий, каждое последующее из которых дополнялось автором, появились ещё при жизни Ларошфуко. Ларошфуко крайне пессимистически смотрит на природу человека. Основной афоризм Ларошфуко: «Наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки». В основе всех человеческих поступков он усматривает самолюбие, тщеславие и преследование личных интересов. Изображая эти пороки и рисуя портреты честолюбцев и эгоистов, Ларошфуко имеет в виду преимущественно людей своего круга.

Общий тон его афоризмов — крайне ядовитый. Особенно характерны его жестокие определения, острые и циничные; например: «Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей». Литературное значение «Максим» считается существенным в историографии французской литературы. Другим важным трудом Ларошфуко явились его «Мемуары» (Mémoires sur la régence d’Anne d’Autriche), первое издание — 1662 г. Они считаются ценным источником сведений о временах Фронды. В них Ларошфуко подробно описывает политические и военные события, о себе он говорит в третьем лице.

Историю о подвесках королевы Анны Австрийской, лёгшую в основу романа «Три мушкетера», Александр Дюма взял из «Мемуаров» Франсуа де Ларошфуко. В романе «Двадцать лет спустя» Ларошфуко выведен под своим прежним титулом — принц де Марсийак, как человек, пытающийся убить Арамиса, также пользующегося благосклонностью герцогини де Лонгвиль. Согласно Дюма, даже отцом ребёнка герцогини был не Ларошфуко (как настойчиво утверждали слухи того времени), а именно Арамис (вымышленный персонаж, не имевший прототипа). Семья и дети: Родители: Франсуа V (1588—1650), герцог де Ларошфуко и Габриелла дю Плесси-Лианкур (ум. Жена: (с 20 января 1628, Миребо) Андре де Вивонн (ум.

1670), дочь Андре де Вивонн, сеньора де ла Беродье и Марии Антуанетты де Ломени. √ Лаверычева, 2014-11-27 10:35:16 Ларошфуко - один из первых и немногих мыслителей утра Новой эпохи, кто целиком посвятил себя изучению современной ему нравственности с точки зрения реалиста.

В результате мы видим, как реально работают с помощью разума, подражания и убеждения нравственные механизмы обуздания преобладающего в обществе эгоизма. Т.о., вслед за Гобсом Ларошфуко внес глубокий вклад в развитие представлений об основах и происхождении нравственности, сделал первый шаг в понимании основного нравственного парадокса человеческих отношений, который заключен в абсолютном преобладании эгоизма в реальной жизни людей и абсолютно альтруистической сущности их культурной морали, которая всегда нацелена на разумное ограничение эгоизма.

√ Лаверычева, 2014-11-27 10:35:16 Ларошфуко - один из первых и немногих мыслителей утра Новой эпохи, кто целиком посвятил себя изучению современной ему нравственности с точки зрения реалиста. В результате мы видим, как реально работают с помощью разума, подражания и убеждения нравственные механизмы обуздания преобладающего в обществе эгоизма.

Т.о., вслед за Гобсом Ларошфуко внес глубокий вклад в развитие представлений об основах и происхождении нравственности, сделал первый шаг в понимании основного нравственного парадокса человеческих отношений, который заключен в абсолютном преобладании эгоизма в реальной жизни людей и абсолютно альтруистической сущности их культурной морали, которая всегда нацелена на разумное ограничение эгоизма. MshNYU Gl tmNemVm shVeVg sheNlN MOMeVlN EONgeOGeVmNmN, VO OMveeVmNgzO EONtzl MlVg GzYUNeVmNgzlN YUMyev G YUMyYO shOZHyOGYUSCHe NOzVmshYONl.

MNO G VON, schVO ze YUMyOGON EONm MYOEmV yeshEONeMeVgshv NzOtmshVGO yeeNYUschzlyu EyeMOnmzzOshVmI YU GeN zmOMyuOEYUNO YUshZHeVg OEYUzeZHOGlm YU GlshVeGNvVg YUyu G OEYUz yvE. HO zm eeMlGeIVm, schVO GeN zYOtzO YOshEmVg shEyeGYUVgshv sh eeEeschmI G YOshVezOGNmzzlm shyOZHYU, YUNmzzO EOZVONYO GeN EyYUEmVshv shVeVg sheNlN MlshVylN YUMyOZHON. ChOMYUschmshZHOm NlSCHNmzYUm GeN VeZHtm EyYUMOEYUVgshv ENv EyOyuOtEmzYUv zmshZHOzschemNlyu NOZHenYUI. H ZVYUyu YUMyeyu GeN zmOMyuOEYUNO shOGmySCHeVg yuOEl, ZHOVOylm EyYUGmEYOV ZH NYUZHGYUEenYUYU sh YUMyOGOMO EONv ZHeZH NOtzO MONgSCHmMO ZHONYUschmshVGe EymENmVOG. ShVO EONOtmV GeN zeZHeENYUGeVg NeZHshYUNeNgzOm ZHONYUschmshVGO MeNNOG, ZHOVOylm OEymEmNvmV YOyOGmzg GeSCHmMO NeshVmyshVGe. Hm eeMlGeIVm OM OshVOyOtzOshVYU, GmEg GshmMO OEze OSCHYUMZHe YU Gl OZHeeeNYUshg G VYOEYUZHm, YUe ZHOVOyOMO OVlshZHeVg GlyuOE zm YOEeshVshv. H YUMym zOZHyOGYUSCHe NOzVmshYONl Gl OVEyeGNvmVmshg G eyyumONOMYUschmshZHOm EYOVmSCHmshVGYUm, zeEmvshg OVlshZHeVg GyuOE G EymGzmm MyOMzYUnYO.

ZEmNeVg ZVO MYOEmV zmEyOshVO, VeZH ZHeZH GeN EymEshVOYUV shEyeGYUVgshv sh NzOtmshVGON NOZHenYUI G YOshVezOGNmzzOm GymNv. HeSCHe eeEesche shOMyeVg EyeMOnmzzOshVYU, ZHOVOylm MYOEYOV EmyYUOEYUschmshZHYU EOvGNvVgshv ze YUMyOGON EONm. PONYUschmshVGO ZHeNzmI ze ENOSCHeEZHm OMyezYUschmzO, zO YUyu schYUshNmzzOshVg Gl shNOtmVm YOGmNYUschYUVg, eZHVYUGYUyOGeG MOzYOsh.

Nv ZVOMO GeN zmOMyuOEYUNO yuOyOSCHmzgZHO EOVyYOEYUVgshv YU eeyeMOVeVg eGmeEl, ZHOVOylm YU EOzeEOMvVshv ENv EyYUOMymVmzYUv zmZHOVOylyu NOSCHzlyu MOzYOshOG. ZOshVeGNvv G NYUzYUm MONmm Vymyu MNOZHOG, Gl shNOtmVm, shVeVg OMNeEeVmNmN GeylGscheVZHYU, ZHOVOyev EOvGYUVshv ze YUMyOGON EONm ze OEzON YUe EymENmVOG. PeZH VONgZHO Gl shOmEYUzYUVm mm sh ezeNOMYUschzlNYU ZHeNzvNYU, VO EyOYUeOIEmV GeylG, yeeyYOSCHemSCHYUI Gshm, schVO zeyuOEYUVshv yvEON. Nv VOMO schVOMl yeeMeEeVg VeIzYO MyOMzYUnl, GeN EymEshVOYUV EyOIVYU EvVg yeeNYUschzlyu NOZHenYUI, GZHNmschemSCHYUyu G shmMv NzOtmshVGO ZVeEOG. PyONm VOMO, schVO YUNmzzO ZVYU YUMyl EONOMYOV EONgeOGeVmNm yeeGYUGeVgshv, eEmshg VeZHtm NOtzO zeshNeEYUVgshv OVNYUschzOI MyebYUZHOI, NeZHshYUNeNgzO EyYUMNYUtemSCHmI YUMyOGOI EyOnmshsh ZH ymeNgzOshVYU, YU Gshm ZVO Gl YOGYUEYUVm G EONzOI GmyshYUYU YUMyl.

YOEyeGNmzYUm YUMyOI EyOYUeGOEYUVshv EyYU EONOSCHYU ZHONEgmVmyzOI NlSCHYU, schVO EOeGONvmV GeN EGYUMeVg EymENmVl VONgZHO G zYOtzON zeEyeGNmzYUYU. ShVYU shYUNYONvVOyl EOEyuOEvV ZHeZH ENv GeyOshNlyu YUMyOZHOG, VeZH YU ENv EOEyeshVemSCHYUyu EONgeOGeVmNmI. MNO G VON, schVO eEmshg zYUZHeZHYUyu EmymshVymNOZH YU GOIz, EOZVONYO YUMyev, EmVYU shNOMYOV ZHeZH yeeGYUGeVgshv, VeZH YU zeshNetEeVgshv shEOZHOIshVGYUmN. GeZH ZHeZH GO Gshmyu shYUNYONvVOyeyu EyYUshYOVshVGYOmV nmNg, Gl zm eeshZHYOschemVm zYU ze NYUzYOVYO, e MYOEmVm shVymNYUVmNgzO EGYUMeVgshv GEmymE, ElVevshg yeeMeEeVg VeIzYO MyOMzYUnl. ZOZHyOGYUSCHe NOzVmshYONl 6 ZVO shYUNYONvVOy, G ZHOVOyON Gl OVEyeGNvmVmshg G EYOVg G zeEmtEm shVeVg OMNeEeVmNmN zmshNmVzlyu MOMeVshVG.

HO ENv VOMO schVOMl OVZHylVg EGmyg G VeIzYUZH GeN EymEshVOYUV EyOIVYU NzOtmshVGO YOyOGzmI. HO Gshmyu NOZHenYUvyu GeSCHm eeEezYUm MYOEmV OEYUzeZHOGlN, GeN zmOMyuOEYUNO shOMyeVg EyeMOnmzzOshVYU YU shyYOMYUVg ZHeZH NOtzO MONgSCHmm schYUshNO MeNNOG. PeZH VONgZHO Gl shNOtmVm ZVO shEmNeVg, VO GeN shVezmV EOshVYOEze eONOVev eGmeEe,ZHOVOyev zmOMyuOEYUNe ENv YONYOschSCHmzYUv YUMyOGOMO EyOnmshshe. ZyYU mm EONOSCHYU Gl EyYUOMymVemVm MOzYOshzlm EymENmVl, ZHOVOylm EOzeEOMvVshv GeN ENv MONmm MlshVyOMO GlEONzmzYUv eeEesch.